Продолжаем (с разрешения автора) публиковать фрагменты книги киноведа Валерия Фомина «Руководство кинематографией утвердить на Васильевской улице…», посвященный летописи Союза кинематографистов России.
3 марта 1965 года
Фактическим прародителем Высших курсов был Союз. Он их содержал, опекал, и контролировал, т. е. был реальным хозяином. Весной 1965 года Союз попытался было узаконить это состояние, но получил категорический отказ Минфина. По министерской бумаге, курсы должны были быть переподчинены Комитету по кинематографии в полном соответствии с известно какой буквой советского законодательства.
6 марта 1965 года
Из стен Васильевской на Старую площадь ушло ходатайство о приглашении в СССР кинематографистов Англии, где вроде бы стало проклевываться некое «прогрессивное кино».
«ЦК КПСС
Плавом культурного сотрудничества Оргкомитета Союза работников кинематографии СССР с зарубежными странами на 1965 год предусмотрено приглашение в Советский Союз делегации английских кинематографистов в составе двух человек, сроком на 10 дней.
По согласованию с Посольством СССР в Лондоне такое приглашение направлено кинорежиссеру Тони Ричардсону и его жене актрисе Ванессе Редгрейв, которые выразили готовность посетить Советский Союз в качестве гостей СРК СССР.
Тони Ричардсон принадлежит к числу наиболее выдающихся молодых английских режиссеров. Начав свою деятельность на телевидении, он стал в середине 50-х годов одним из инициаторов неореалистического движения “Свободного кино” в области документальной кинематографии вместе с Карлом Рейш, Линдсеем Андерсоном и драматургом Джоном Осборн.
Нашумевшая театральная постановка пьесы “Оглянись во гневе” принесла Ричардсону широкую известность. Основав вместе с Джоном Осборн кинокомпанию “ВудфаллПродакшн”, Тони Ричардсон снял за последние четыре года фильмы “Вкус меда”, “Комедиант” (с Лоуренсом Оливье), “Одиночество бегуна на дальние дистанции” и “Том Джонс”, отмеченный Кубком Вольпи на Венецианском фестивале 1963 года. В качестве продюсера Ричардсон принимал участие в создании фильма “В субботу вечером, в воскресенье утром”.
В 1964 году Ричардсон закончил постановку остросатирического фильма “Любимые” в Голливуде. Во время своего пребывания в Америке он поставил также на Бродвее пьесу Б. Брехта “Карьера Артуро Уи”.
Ванесса Редгрейв очень популярная в Лондоне актриса — исполнительница главных ролей в “Чайке” Чехова и “Св. Иоанне” Б. Брехта.
Программой пребывания Тони Ричардсона и Ванессы Редгрейв в Советском Союзе предусмотрены творческие встречи с советскими деятелям кино и театра, просмотр новых советских фильмов, посещение ВГИКа, киностудий, показ фильмов Ричардсона советской кинообщественности, знакомство с культурной жизнью Москвы и Ленинграда.
В связи с изложенным Оргкомитет Союза работников кинематографии СССР просит ЦК КПСС разрешить принять Тони Ричардсона и Ванессу Редгрейв в апреле с. г., сроком на 10 дней.
Расходы по пребыванию Тони Ричардсона и Ванессы Редгрейв будут отнесены за счет средств, ассигнованных Оргкомитету СРК СССР на осуществление культурных связей с зарубежными странами на 1964 год.
Председатель Оргкомитета Союза работников кинематографии СССР Л. Кулиджанов»
11 марта 1965 года
Продолжился кадровый обвал в руководящих сферах СРК.
Ссылаясь на большую занятость по основной работе, ректор ВГИКА А.Н. Грошев подал в отставку с поста руководителя приемной комиссии СРК, которую он бессменно возглавлял с момента создания Союза. Новым шефом союзного роддома назначен оператор В.В. Монахов. –
Разбиралось также «личное дело» В. Басова. 30 января «Литературка» опубликовала письмо некоего слесаря о «недостойном поведении» автора «Тишины» в быту…
15–20 марта 1965 года
Большой прорыв на международной арене: в Западном Берлине прошла неделя советских фильмов — крутой замес советской киноклассики с наиновейшей продукцией («Чапаев», «Человек с киноаппаратом» плюс «Девять дней одного года», «Большая руда» и пр.).
24 марта 1965 года
Бдительный МГК КПСС проверял «на вшивость» работу БПСК.
И как полагается, «кто ищет, тот всегда найдет». На заседании Президиума СРК обсуждались результаты этой проверки и руководству БПСК были сделаны соответствующие наставления.
Союзу с самого начало как-то не шибко везло с начальниками ЦДК, вот и теперь пришлось в очередной раз назначать нового директора. Им оказался В.А. Баландин из московской конторы кинопроката…
29 марта 1965 года
На VII Международном кинофестивале в Мар-Дель-Плата советский фильм «Тени забытых предков» удостоен второй премии «за лучшую постановку». Этот же фильм получил специальную премию Ассоциации аргентинских кинокритиков за цветную фотографию и съемочные эффекты.
Награды Мар-Дель-Плата, конечно, всем были хороши. Однако картину такой яркости и новизны, конечно же, следовало бы приберечь для фестивалей самого высокого уровня.
30–31 марта 1965 года
Состоялся Х пленум СРК под названием «Творческие итоги 1964 г. и задачи советской кинематографии в связи с 50-летием Советской власти и 100-летием со дня рождения В.И. Ленина».
В отличие от последних «пырьевских» пленумов вывеска полностью соответствовала содержанию произнесенных речей. Новый лидер Союза Л.А. Кулиджанов зачитал доклад на полтора часа, показав образчик нового стиля выступления — спокойного, уравновешенного и, как вскоре стало, принято говорить, «взвешенного».
Никаких крайностей, всплесков, ничего «этакого». Все отмерено семьдесят семь раз, но даже при этом не отрезано окончательно. Суждения и оценки сбалансированы, словно на аптечных весах. Проблемы, раздирающие кино, в докладе вроде бы и не замазываются, но и не обостряются. У советского кино есть несомненные успехи, но также, несомненно, есть и недоработки. Чего больше? В той тональности, в которой излагается доклад, этот ключевой вопрос даже и не возникает…
Но примечательно, что более всего тревожит нового руководителя Союза: коллеги по труду теряют интерес к прямым и откровенным обсуждениям картин и тенденций. «У нас на редкость неинтересно и бесцветно стали происходить обсуждения»… «Я давно не помню обсуждения, которое можно было бы назвать бурным»… «Неужели нам не о чем поспорить?»… «Почему мы стали бояться прямых, откровенных оценок?»… и т. д.
Поскольку у самого вопрошающего прямых ответов не нашлось, тайну сию ему раскрыли сначала критик-«скандалист» Николай Николаевич Кладо, а затем более основательно — лидер кинодраматургов А.Я. Каплер.
«С организацией оценочной комиссии (комиссии по присуждению категорий оплаты фильмов при Кинокомитете. —В. Ф.) произошла ошибка, и в ней, к сожалению, принимал участие и наш Союз. Ошибкой было подменять мнение широкой общественности, творческих союзов, кинокритики, наконец, зрителя (которое, в сущности, есть мнение народа) решением комиссии по оценкам. Это неверно. В основе этого лежит представление о каких-то идеальных судьях, о каких-то эстетических роботах, не умеющих ошибаться. В основе этого лежит неверное представление о самой природе искусства. <…>
Разве не унизительна для художника такая система, когда сидит несколько человек, в том числе и его товарищи по искусству, и обсуждают, на какую категорию оплаты он наработал?
А что творится вокруг этой комиссии! Сколько телефонных звонков, нажимов, соображений, этических неловкостей! Как, например, выступать режиссеру, члену комиссии, заранее зная, что это его мнение отнимет у коллеги часть его зарплаты! Зачем это?
И неудивительно, что при таких обстоятельствах иной раз дешевая мещанская картина вдруг получает самую высокую оценку, а истинное произведение искусства прокатывается по второй или третьей категории.
Но если бы дело сводилось только к оценке. Вред от такого порядка вещей неизмеримо серьезней. Он отучает людей высказывать свои суждения на обсуждении картин в Союзе, на студиях, отучает от важнейшей, плодотворной работы, которая всегда велась вокруг фильмов.
В самом деле, как мы можем ожидать, что вокруг фильма возникнут дискуссии, столкнутся мнения, если все уже заранее определено решением высокоавторитетной инстанции Госкомитета? Что уж тут спорить?
И выходит, что, сколько бы Союз ни принимал героических мер, чтобы гальванизировать обсуждения, большого толка не получается. Замирает наша кинокритика, замирают обсуждения фильмов в домах кино и на студиях…»
Надо признать, что в целом участники пленума не подхватили эпически величавую и успокоительно-сбалансированную интонацию своего руководителя. Разговор постепенно накалился. Основной мишенью оказался Кинокомитет, организации которого столько лет добивался СРК. Но за два первых года своего существования романовско-баскаковское детище уже успело изрядно насолить кинематографистам.
Даже сотрудники Старой площади, «рецензировавшие» работу Пленума в своем секретном отчете ЦК КПСС, не утаили от своего начальства это обстоятельство: «На пленуме резкой и во многом справедливой (!!! — В. Ф.) критике была подвергнута работа государственного комитета по кинематографии. При этом выступавшие при полном одобрении аудитории подчеркивали, что, критикуя некоторых некомпетентных руководителей, кинематографисты ни в коей мере не выступают против государственного или партийного руководства, а наоборот, видят в нем залог новых побед социалистического искусства (это явно померещилось! — В. Ф.).
В некоторых выступлениях наряду с правильными положениями были и ошибочные тезисы, получившие отпор со стороны участников пленума. Так, эстонский режиссер т. Мююр, член КПСС, наряду с рядом справедливых соображений, по существу, поставил под сомнение необходимость партийного руководства для художников-коммунистов».
На этом выступлении Мююра, брякнувшего с трибуны Пленума столь крамольную идею, стоит остановиться, тем более что оно не осталось без последствий. Итак, на трибуне молодой эстонский режиссер ЮриМююр:
«Говоря о руководстве, хочу сказать следующее. Я член партии, как, вероятно, большинство из вас. Я одобряю, конечно, решение ЦК об улучшении дел в кинематографии и т. д. Но нельзя же довести руководство над нами до такой степени, чтобы замысел, сценарий фильма, даже одночастевки, должен проходить пять решающих инстанций! На этом же можно поседеть, схватить инфаркт и даже холеру! (Аплодисменты).
Это одна сторона дела. Есть еще и вторая сторона. Я уже сказал, что я — человек партийный. Кроме того, я получил специальное образование по кинематографии, имею диплом и, как показали два моих несчастных фильма, знаю мою профессию непосредственно. Но получилось так: я — партийный, а надо мной должен сидеть еще кто-то – сверхпартийный, причем очень часто ничего не понимающий в кинематографе. (Аплодисменты)
Я не ради аплодисментов это говорю. Я говорю серьезные вещи и говорю это с болью в сердце. Значит, с одной стороны — партийный человек, с другой — сверхпартийный человек. Обе половины этого уравнения имеют один член. В математике это можно вычеркивать —остается простой человек и сверхчеловек, а тут уж до фашизма, до милитаризма и до культа личности остается меньше полшага (Аплодисменты). Потом мне хотелось спросить: кино у нас — статья дохода в бюджете, как водка, или это идейное оружие? По смущенному молчанию зала я понял, что правильного ответа в нынешнем положении дать нельзя. Правильно. Потому что сейчас продюсером наших фильмов является не народ, а с одной стороны — фининспектор, и с другой — опять-таки руководители, которые почему-то думают, что они понимают все лучше всех…»
На этом красочно-романтическом моменте мне, пожалуй, и следовало бы поставить точку. Но точка не ставится, ибо дальше последовали не столь возвышенные явления, о которых все же стоит напомнить. Да и пора нам, в конце концов, избавляться от въевшейся в нас привычки каждый раз подправлять ретушью нашу реальную историю, в том числе и самих героев этой истории, ставших легендами, а то и вовсе превращенных в иконы/
Дело в том, что «грубый антипартийный выпад товарища Мююра», да еще с такой высокой трибуны, как пленум творческого союза, а стало быть, в присутствии надзирателей и начальников со Старой площади, конечно же, не мог не остаться незамеченным и просто так сойти с рук.
Но подобные «идейные срывы» уже случались на сходках Союза, они будут, как мы увидим далее, случаться и впредь. И мудрость коллективного поведения, выработавшаяся и закрепившаяся в стенах СК, заключалась в том, чтобы как бы не заметить «инцидент», смягчить ситуацию, спустить на тормозах. Или, как говорил герой Шукшина, «нежданчик считать недействительным».
На этом пленуме так не случилось. И первым, кто поднялся дать идейную отповедь Мююру, — вы не поверите! — оказался… Андрей Тарковский. Конечно, лично сам он еще не успел в полной мере испытать все прелести пресловутого «партийного руководства» — казнь «Рублева» была еще впереди. И, тем не менее, уж как не Тарковскому было не знать, хотя бы на примере его ближайших друзей и старших коллег, что значит это тошнотворное хлебово. Вот бы и поддержать отчаянного эстонца, резанувшего правду-матку. Или хотя бы отмолчаться — как все. Нет, Андрей Арсениевич полез на трибуну — давать идейный отпор.
Между тем трагический юмор ситуации заключался в том, что Тарковский даже не врубился в суть мююровского спича, а зациклился лишь на одной детали, мелькнувшей в финальной части выступления эстонца, к тому же совсем уж на периферии всего сказанного им. Обругав «сверхпартийное руководство», он еще успел заявить, что теперь-де «историю делают ученые», пора бы и нашему кино повысить интеллектуальный уровень своих героев.
«Товарищи, я буквально отниму у вас несколько минут. Не собираюсь вторично выходить на трибуну (Тарковский уже выступил ранее. — В. Ф.). Но я не могу не отреагировать на одно выступление, которое прозвучало с этой трибуны.
Я не могу согласиться с тем тоном, в котором представитель одной из прибалтийских студий, т. Мююр, с которым я вместе учился, которого я хорошо помню, преподнес мне и моим товарищам идею, с которой мне трудно согласиться. Я имею в виду, что идея, которую выразил Мююр в своем выступлении, может быть, была для него на втором плане, может быть, не на первом плане была его творческая жизнь… Когда же дело касается какой-то концепции, которая высказывается здесь, то идея, которую высказал Мююр по поводу этого хайбрау — интеллектуального суперчеловека, технократического человека, который должен господствовать в нашем обществе, в нашем искусстве, — то с этим трудно согласиться. Я принципиально с этим не согласен — прошу меня правильно понять. Очевидно, я выражаю мнение, я надеюсь на это, не только свое личное, но нескольких своих товарищей, людей, которых я считаю своими друзьями.
Причем идея эта не новая, товарищ Мююр. И мне ваше выступление показалось в какой-то степени спекулятивным. Мне очень неприятно в том смысле, что идея, которую вы выдвинули, была выдвинута еще до вас, и мы знаем, во что она вылилась в последующее время. Я не буду вспоминать вашего предшественника — я просто хочу высказать несогласие с концепцией, которую высказал товарищ Мююр. Наверное, товарищи, меня поняли… (с места: Поняли… Не поняли! Шум в зале). Я хотел сказать, что я не согласен с технократической идеей, которую с этой трибуны высказал Мююр… (Шум в зале).
С места: «Это оговорка!»
Тогда беру свои слова назад, если это оговорка».
На этом последствия «нежданчика» могли бы быть исчерпаны, но примеру Тарковского последовал даже Чингиз Айтматов. И он счел необходимым врезать Мююру по тому же месту. После отповедей двух таких художников-мыслителей, как Тарковский и Айтматов, бедолага Мююрв одночасье вырос в фигуру ревизиониста мирового масштаба. И его надо было уже просто спасать, как, впрочем, и сам Союз, в стенах которого разразилось такое «несчастье». Сделал это, как ни странно, чистый функционер, директор Одесской киностудии Федоров, в форме высшего партийно-демагогического пилотажа:
«С этой трибуны товарищи довольно остро критиковали А.В. Романова и руководство Комитета. Мне бы хотелось, чтобы товарищ Романов и другие работники Комитета в этой критике не усматривали какой-то попытки противопоставления даже элементам партийного руководства в деятельности Комитета, ибо эта критика, которая имела место, стоит на позициях полного признания партийного руководства во всех его проявлениях (аплодисменты) … и в признании того, что без этого партийного руководства немыслима наша жизнь в искусстве.
Поэтому мне бы очень хотелось, в отличие от двух предыдущих ораторов (Тарковского, Айтматова. — В. Ф.), высказать такое пожелание, чтобы выступления и тов. Кладо, и тов. из Эстонии (простите, забыл его фамилию) не усматривались как какие-то большие идейные просчеты. Я не представляю себе, чтобы коммунист, художник мог с этой трибуны ревизовать марксистско-ленинское учение о роли рабочего класса или о роли народа. Он, по-моему, этого не имел в виду. (Аплодисменты).
И напрасно Тарковский пытался выдать свою точку зрения за точку зрения зала.
(Аплодисменты).
И последняя реплика Тарковскому. Я почти дословно запомнил фразу, которая меня оскорбила и удивила, фраза, которая выходила за рамки этики, взаимной критики и взаимных отношений, принципиальных, добрых, товарищеских — что Киевская студия по своей физиономии неприличная. Мне кажется, возраст и способности не дают права т. Тарковскому со столь высокой трибуны говорить такое в адрес коллектива, который с такими трудностями создавал и создает интересные фильмы (Аплодисменты) и выходит на широкую дорогу кинематографии. Нельзя бросать такие оскорбительные фразы. Пора т. Тарковскому выйти из «Иванова детства» и серьезно отнестись к этому (аплодисменты, смех). Я бы не говорил этого, но я вижу возмущение всех товарищей в зале. Я думал, Тарковский попросил слова, чтобы извиниться (аплодисменты), а он этого не делал».
Мююра попытался «отмазать» даже С. Герасимов:
«Я понял пафос выступления Мююра, когда он говорил о руководстве и художнике, о партийном руководстве и партийном художнике, в том смысле, что художнику еще часто приходится в практике встречаться не с партийным руководством, не в этом дело, а с невежественным руководством. Вот в чем дело».
(Продолжительные аплодисменты).
В конце концов, бедный Мююр (или сам смекнул, что дело приняло нешуточный оборот, или ему подсказали опытные товарищи), сам прислал в президиум покаянную записку. Ее зачитал А.В. Караганов:
«Очень прошу передать аудитории мое публичное извинение за слово “фашизм”, которое я употребил от незнания русского языка. У нас это слово имеет другое значение и другое звучание. (Смех, оживление в зале).
Кроме того, прошу извинить меня за излишний полемический пыл неопытного оратора. Мююр».
У Михаила Ильича Ромма, разносившего с трибуны все в клочья, а потом присылавшего в президиум иронические покаянные записки, обнаружился прямой последователь, а в цитируемом ранее отчете Отдела культуры ЦК КПСС появились строки: «Писатель Ч. Айтматов, режиссеры А. Тарковский и С. Герасимов дали отпор Мююру».
Март 1965 года
В течение недели в Хабаровске проходил 1-й зональный смотр хроникально-документальных и телевизионных фильмов Урала, Сибири и Дальнего Востока. Диплом первой степени присужден фильмам «Дальневосточные рассказы» и «Главная улица». Диплом второй степени присужден фильму «Шахтеры».
В Алма-Ате состоялось выездное заседание Президиума Оргкомитета СРК СССР, обсудившее состояние и перспективы развития киноискусства Казахской ССР.
