Среди издательских проектов Союза кинематографистов России отдельный раздел занимают книги, посвященные истории и деятельности нашей организации. В этом году исполняется 5 лет, как Союзом издан многолетний труд киноведа Валерия Фомина «Руководство кинематографией утвердить на Васильевской улице…»., посвященный летописи Союза кинематографистов России. Большая часть книги также была опубликована на страницах газеты «СК-Новости».
Что происходило в жизни Союза кинематографистов, например, 80 лет назад, в ИЮНЕ 1964 года?
Предлагаем фрагменты книги, предоставленной автором для публикации на сайте.
10 июня 1964 года
Год назад предчувствие намечавшегося изменения политического климата в стране побудило впечатлительного Е.И. Габриловича, добровольно покинуть пост второго человека в СРК. Теперь команда Пырьева убавилась еще на одного именитого кинематографиста. Ее покинул Леонид Трауберг — художественный руководитель Центрального Дома кино. При обсуждении качества работы ЦДК в резолюции было занесено аж 14 (!!!) прокольных пунктов. Но, скорее всего, легендарного автора «Максима» вдохновило следующее речевое соцветие — «Серьезной ошибкой Совета и дирекции Дома явилось то, что с их стороны не было проявлено внимания к важнейшему политическому событию — годовщине со дня исторической встречи руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией после июньского пленума ЦК КПСС по идеологическим вопросам». По вынесенной резолюции трудно было понять — сам ли Трауберг решил добровольно покинуть пост худрука Дома кино или ему показали на дверь товарищи. В любом случае было очевидно, что агитпроповская казенщина подступила уже к самому порогу Союза… Впрочем коллеги постарше, отозвав в сторонку, излагали мне совсем другую версию расставания Трауберга с ЦДК.
16 июня 1964 года
В Москве состоялось собрание актива работников кино. Оно было созвано МК КПСС и Государственным комитетом Совета Министров СССР по кинематографии в связи с по[1]становлением ЦК КПСС о работе киностудии «Мосфильм». С докладом выступил председатель Госкомитета Совета Министров СССР по кинематографии А.В. Романов. Надо было поаплодировать недавно принятому постановлению ЦК о «Мосфильме» и от всего сердца поблагодарить ЦК КПСС за неустанную заботу и мудрое руководство.
18 июня 1964 года
Блистательно задуманная на Старой площади операция под кодовым названием «Свалить Ваньку» вступила в решающую фазу.
В ЦК КПСС было отправлено письмо-приговор, письмо-харакири всему пырьевскому Оргкомитету и прежде всего — самому Пырьеву. Причем по виду предлог был придуман самой что ни на есть благовидный.
«ЦК КПСС
Союз работников кинематографии СССР был создан восемь лет тому назад (приписан один лишний год.— В. Ф.). Тогда же был сформирован его временный руководящий орган — Оргкомитет. За эти годы в составе творческих работников советского кино произошли большие изменения — выросли десятки и сотни молодых творческих работников, многие из них успели уже войти в группу ведущих мастеров, определяющих сегодняшний облик и уровень искусства советской кинематографии. Между тем в руководстве Оргкомитета — за малым исключением — все те же товарищи, которые работали восемь лет назад. Молодые кадры советского кино по-настоящему не представлены в руководящем ядре Оргкомитета. Такое положение нельзя считать нормальным.
Назрела необходимость “омолодить” Президиум Оргкомитета, включить в его работу новые молодые силы, которые руководили бы Союзом вместе со старшими мастерами. Такое расширение руководящего ядра Президиума Оргкомитета за счет молодежи, несомненно, поможет ему уже сейчас, в процессе подготовки Учредительного съезда, активизировать деятельность Союза по объединению и идейному воспитанию творческих кадров советского кино, мастеров всех его поколений.
Просим ЦК КПСС решить этот вопрос.
Одновременно обращаемся с просьбой в ЦК КПСС решить вопрос о сроке созыва съезда — с тем, чтобы мы смогли заблаговременно начать подготовку к этому съезду.
Члены Президиума Оргкомитета Союза работников кинематографии СССР: А. Караганов, И. Пырьев, Д. Храбровицкий, А. Згуриди, В. Сурин, И. Копалин, С. Юткевич, С. Ростоцкий, М. Ромм, Б. Андреев, С. Герасимов, Ю. Райзман, В. Монахов, Г. Александров»
Вроде бы все в этом письме — правда. И вроде бы все резонно. Но зная, чем кончится дело, невольно ощущаешь привкус омерзительной интриги.
Подписи на письме настоящие. Другой вопрос — в каком порядке они на нем появлялись. Шибко сомневаюсь, чтобы Пырьев подмахнул его первым. Скорее всего, его просто приперли к стенке, заполучив сначала автографы остальных ключевых фигур Оргкомитета.
А.В. Караганов — один из главных участников тех событий — рассказывает об этой эпопее так:
«Иван Александрович Пырьев — человек очень талантливый, яркий. И сумасшедший. Он был горячий до сумасшествия, не умел сдерживать себя, что, разумеется, не шло ему на пользу. Он даже мог мат пустить в ход на съемках.
Ну, я-то его знал и понимал объективно его цену. А какая-нибудь актрисуля, которую он матом крестил, могла не знать и не хотела считаться с его личными недостатками. Не найдя на него управы в Госкино, она писала в Центральный Комитет, на самый верх. Туда сыпались все новые жалобы от кинематографистов, особенно от женщин. И, в конце концов, насколько я понял по разговорам с Ильичевым, их терпение лопнуло».
Как это ни прискорбно, Караганов почему-то не договаривает главного. Ни за романы с молодыми артистками, ни за самые последние матюки никто никогда не выставил бы Пырьева с должности руководителя Союза, будь он во всем и всегда покладист перед ЦК, как секретари Союза писателей и прочих собратьев.
«Иван Александрович Пырьев,— вспоминает Армен Медведев,— бравировал своей непричастностью к партийным органам. Он же никуда не “входил”, никуда не избирался. Он был независим во всем, даже в мелочах. Я помню, к съезду Союза (правда, несостоявшемуся) была затеяна выставка на улице Воровского. Весь театр Киноактера был практически обшит вторым слоем стен, на которых размещались экспонаты. Именитые гости по очереди принимали выставку.
И.А. Пырьев, конечно же, пришел на осмотр этой выставки. Он был одет в очень элегантный черный легкий костюм (дело было летом, в жару), а на ногах — босоножки с крупными переплетами и черные шелковые носки. Одновременно с ним приехал Филипп Тимофеевич Ермаш, только-только вступивший на киностезю, по-моему, он возглавлял сектор в подотделе кино в ЦК. Он умирал от смеха. Он всем глазами показывал на ноги Пырьева. Пырьеву на это было плевать, ему так было удобно. Позволял он себе и нечто более серьезное, что и приближало отставку.
Пырьева, главу Союза кинематографистов, должны были избрать делегатом на очередной съезд партии. Выдвижение происходило на партийной конференции Краснопресненского района. Хотя Пырьева предупредили, что ритуал должен быть соблюден и что он должен приехать на эту конференцию, он не приехал. И, как рассказывали, когда от него потребовали объяснений, вместо того чтобы представить медицинскую справку или рассказать, как он был занят чрезвычайно важным делом, он про[1]сто-напросто послал обратившихся к нему. На съезд он не был избран. Это был скандал. Появилось ощущение, что Иван Александрович, что называется, сознательно идет вразнос…»
Вот где на самом деле была собака зарыта!
Пырьев слишком уж «распоясался», стал слишком неудобен для Старой площади. На него уже невозможно было положиться в идеологической работе. Пырьева серьезно качало: то он ретиво, прикрывая Союз, подчас даже слишком ретиво поддерживал партийную линию, то вдруг взбрыкивал, посылал всех куда подальше.
Но вернемся к воспоминаниям А.В. Караганова:
«Мне было строго рекомендовано (хороша формулировка! — В. Ф.) организовать письмо крупнейших деятелей нашего кино, заместителей председателя Союза и членов Президиума Оргкомитета с предложе[1]нием омолодить состав руководства. Рекомендовано через Г.И.Куницына (тогда замзава подотдела кино Отдела культуры ЦК КПСС.—В. Ф.). Такое письмо было организовано, и я послал его Ивану Александровичу в Горький (Пырьев был там на съемках своего фильма.—В. Ф.), чтобы он тоже подписал.
Он подписал. Догадываясь, может быть, больше, чем я, чем это пахнет. В тот момент я еще не до конца понимал сей “ход”. Мне было дано в ЦК прямое поручение, его объяснили так: надо в руководство больше молодежи.
А потом, когда письмо это пошло, меня спросили (может, и других спрашивали): “Если встанет вопрос об освобождении Пырьева, то — кого вместо?” Я не хочу приписать себе какое-то “авторство”. Вопрос обсуждался коллективно. Судили-рядили, прошло несколько встреч. Если выбрать Сергея Аполлинариевича Герасимова, получится не по логике письма о выдвижении молодых. И еще получится, что одна сторона побеждает другую, поскольку Пырьев и Герасимов враждовали. Поэтому надо было выбрать более молодого, более нейтральную фигуру, чтобы преемник был молод и не участвовал в этой битве гигантов.
Вот тогда кто-то предложил, и я это поддержал, имея в виду, что он был мне симпатичен, в общении интеллигентен, в фильмах талантлив— Л.А. Кулиджанова. Я полагал, что поскольку он— начальник Глав[1]ка по производству художественных фильмов Госкино, то уже имеет и достаточный опыт руководящей, организационной работы. Поэтому я был активно “за”. И его утвердили».
Григорий Борисович Марьямов, долгие годы работавший оргсекретарем нашего Союза, вспоминает о свержении Пырьева более откровенно и с иными подробностями: «Это исподволь давно подготавливалось на Старой площади — их не устраивала чрезмерная самостоятельность Пырьева, его смелые выступления, прямая критика так называемых “надзирателей за культурой”. Сам “Хозяин” так называл свою камарилью, занимавшуюся культурой.
Взрыв произошел на заседании Идеологической комиссии (существовала такая под председательством М. Суслова — “серого кардинала”, как звали его за глаза).
Присутствовавший на заседании Пырьев сравнительно спокойно выслушал критику в адрес кино, но одно выступление вывело его из равновесия. С присущей ему самонадеянностью и вседозволенностью зять Хрущева (Аджубей.— В. Ф.) обрушился на кинорежиссуру, которая, по его определению, “зажирела”, “загребает большие деньги”, якобы слишком легко живет за счет государства и при этом еще делает плохие картины.
Пырьев не выдержал. Зная, как на самом деле живется кинематографистам (можно сказать, в долгах от картины до картины), он вернул Аджубею все, что тот приписывал кинематографистам. И это было не бездоказательно.
Недолго пришлось ожидать, когда отомстят Пырьеву за его честное выступление. Вскоре в “Известиях” появилась явно инспирированная статья с большой порцией ругани и личных оскорблений. Придравшись к тому, что Пырьев позволил себе выразиться неприличным словом на съемке перед массовкой, несмотря на его публичное извинение, газета буквально смешала Пырьева с грязью.
Затем последовали действия. Во время отсутствия Пырьева в Москве было сочинено письмо в ЦК от его имени с просьбой об отставке с поста первого секретаря Союза кинематографистов, чтобы уступить место молодому руководителю. В подкрепление этого замысла в Нижний Новгород, где Пырьев снимал натуру, был командирован один из секретарей Союза—А.Караганов. Пырьев, словно загнанный зверь, был обложен со всех сторон. Догадываясь о содержания письма, он подписал его на съемках, не читая.
Так была учинена расправа с Пырьевым — перечеркнута огромная работа на протяжении нескольких десятков лет одного из выдающихся деятелей…»
И, наконец, последний штрих к идеально подготовленному кадровому «перевороту». Вспоминает Владимир Наумов:
«Я помню статью в “Известиях”. От него (Пырьева.— В. Ф.) сразу все разбежались. Это было поразительное зрелище. Кстати говоря, в нашем кинематографе всегда были личности. Вокруг них какое-то количество “вермишели” и “плотвы”, мелочи. Эта мелочь, которая вилась, лизоблюдничала, как лакейская свита вокруг “фигуры”; стоило немножко этой фигуре пошатнуться, они, как шакалы, кидались на нее, пытаясь ее растерзать, вымещая злость за свое собственное холуйство.
Все они разбежались, а он сидел, одинокий, никому не нужный, в своей новой квартире на Набережной около Каменного моста, где мы с Сашей Аловым никогда не были. Надо сказать, что в этот момент у нас с ним были очень плохие отношения. Особенно у меня, как человека несдержанного, агрессивного. Но когда с ним это случилось, когда пошли эти публикации, мы с Аловым подумали, что, наверное, сейчас хреново, тяжело Ивану Александровичу. И решили: давай позвоним.
Позвонили. Он ужасно обрадовался, закричал в трубку: “Приезжайте, ребята, приезжайте”.
Приехали к нему. Он начал угощать нас чаем, рассказывать разные истории про своих воспрявших врагов . Потом вдруг сник и с горечью стал рассуждать на тему предательства, человеческой трусости. Опять расчувствовался, растрогался и признался нам в самом сокровенном—посмотрел на нас печально и сказал: – Насрал мне в душу этот зять Межуев! Мы с Аловым, конечно, сразу поняли, что Пырьев имеет в виду Алексея Аджубея, зятя Хрущева, который принимал участие в его травле. А Пырьев, неожиданно резко изменив тему, сказал:
– Скоро помру, Мишка Ромм протянет дольше, но и у него какая-нибудь жила скоро лопнет. А я точно скоро помру — чувствую…
